Всем павшим посвящается
... Скорая ночь не обещала ничего хорошего...
Уже ввечеру, часов в одиннадцать из штаба округа прибыл фельдъегерь с секретным
пакетом от князя... В тишине треснул медальон сургуча... «Войскам конным порядком прибыть к месту убытия и построиться для проведения торжественной мессы!»... Господам-офицерам было приказано готовиться,
в казармах закипела работа, в конюшнях загорелся белый технический свет...
Осмотрев оружие, а оно всегда содержалось в идеальном состоянии,
молодежь с упоением принялась за внешний вид... Гусары критически рассматривали
видавшие виды знаменитые серые-с-красной-грудью ментики, крутили ус, водя
холеным пальцем по собольей оторочке доломана и пушили плюмажи на киверах,
смешно надувая щеки и превращаясь в одинаковых красномордых усатых карапузов...У
подпоручика Курганова вчера на рынке срезали брандебур золотого шнура,
и он бледный метался по казарме, слезно вопрошая СААБщество нет ли у кого
запасного... Выручил, как всегда поручик Чалбасов, в начале года переведенный
в Особый императорский из Азиатского смертного...
...Старшие офицеры чихать хотели на разноцветные тютьки-путьки,
каждой морщинки этих суровых лиц хватило бы на тысячу обычных жизней, они
были символом нации и ее украшением, их узнавали все – от простого имиджмейкера
до знАкового городового... Набив трофейный императорский кальян, предмет
зависти могучих кирасиров, они развалились в потертых бархатных креслах.
Кальян был захвачен капитаном Локтевым в знаменитом Корейском походе, когда
мощные турбины крошили в капусту полчища оголтелых хуюндаев и дэу-смертников,
а в каждой корейской деревушке любая женщина, вступившая в пору киа, мечтала
прижать такое лицо к своей шелковой груди... Напротив капитана, утонув
мощным телом в сафьяновых подушках, погруженный в невеселые думы, сидел
недавно разжалованный в поручики граф Субботин-Воскресенский, зарубивший
саблей городового... В пору Третьей Французской Зимней Кампании граф привез
в Москву вертлявую модистку парижанку, с которой, как поговаривают в Седьмом
драгунском имени Ея Императорского Величества Государыни-Матери, тайно
венчался в Польше...
...В конюшнях мерно жужжали подъемники, бородатые мастера поставленными
голосами чеканили чернильные столбики списков ТО... Посередине, слева от
мозаичного логотипа, выложенного на голубом мраморе пола, стоял Почетный
Мастер Двора, престарелый контр-адмирал Борзенков-Третий, молча управляя
технической подготовкой... Из бездонных колодцев подвалов, со стратегической
глубины пеньковыми веревками поднимали подернутые инеем железные бочки
с лучшим провансальским маслом... Мелькали логотипы – Герман Шмобиль, Бритиш
кедролеум, Секссон, Гуччи, Корнелиани... Буженина играла свежесрезанным
перламутровым боком, в культовых золотых перуанских чашах волновалось красное
вино... Младшие техники, вертлявые молодые корнеты, меняли свечи в канделябрах
прямого зажигания... Стремительный граф Голубцов сновал между машинами
с ИСАТом в руках и довольно посмеивался в пшеничные усы... Сухо тикали
нормочасы, приближая то, что, наконец, должно было завтра случиться...
...Только к четырем утра гарнизон провалился в тяжелую тревожную
дремоту... Хотя уже светало, газовые фонари продолжали тускло гореть вдоль
трехкилометровой бетонки, с каждой минутой сдавая свои позиции холодному
утреннему свету... Из вольера выпустили ужасных сторожевых сенбернаров...
... Первыми на построение прибыли кирасиры Циммермана, огромные
сибирские бородачи, играя утренним солнцем на румяных щеках и кудрявя шелковые
чудо-бороды... Впереди, как всегда, под алыми хоругвями, сверкая на солнце
золотой кирасой с серебряным грифоном, выступал Генерал-полковник Канин,
Почетный гражданин Тавриды, кавалер ордена Трех поколений, гроза Железных
Канцлеров Черного и Белого Орденов... Его черный иноходец отбрасывал на
брусчатку фиолетовые блики, мелькая лакироваными крыльями в ритмическом
заносе...
... Вслед за кирасирами на своих стремительных Двушках-турбо тотчас
появились конные егеря в серо-зеленых куртках, драгуны Специального Атмосферного
в сияющих шелковых плащах с горностаевым подбоем, и, наконец, тяжелая кавалерия
– аэро-гренадеры Первого Эклундова на семнадцатых пропеллерах... Старая
Гвардия, верная себе, пришла последней и спокойно построилась одесную Главной
Арки, их крутолобые аппараты мрачно отражали вековой гранит Главной Привокзальной
Площади...
...Тем временем напротив Арки, ошуюю Главного Помоста, под трехъязыкими
знаменами, со звонким посудным грохотом строился Первый Духовой Государев
Оркестр, слепя на солнце двумястами тоннами меди... Особый Императорский
замер между оркестром и драгунами, замкнув своим Почетным Парадным Строем
полуквадрат Наших
...Через некоторе время на другую строну Большого Квадрата начало
прибывать и неумело строиться разномастное воинство Супротивных, многие
шли пешим маршем, пыльные сапоги стучали по брусчатке боевыми шипами...
Косолапые псевдонадежные якудза семенили кривыми ногами, неповоротливые
тевтонцы в городском обвесе неуклюже толкались хромироваными решетками
забрал... Легкомысленные французы крутили хрупкими боками, скандальные
итальянцы гордились благородными линиями... Страшные черные баржи построились
прямо наротив кирасиров Циммермана, а воинственные тазики стояли лицом
к лицу с нашими Военными Кабриолетчиками... Наглые американцы таращились
во все глаза на Старую Гвардию, гвардейцы между тем их холодно игнорировали...
Последними прибыли чопорные англичане в медвежьих шапках и белых гольфах
с помпонами...
...К одиннадцати все пространство позади войск было заполнено народом,
пришедшим поглазеть на знаменитостей и увидеть главное событие Тысячелетия...
А тут было на кого посмотреть - гостевые трибуны Главного помоста заполнила
знать, весь цвет делового и политического человечества... Разноцветный
бархат переливался на солнце, белоснежные кружева дам слепили банкиров
в их пингвиньих фраках, золото играло на толстых пальцах братков... Мелькали
знакомые лица олигархов... Том Круз мучался от жары на откидном месте в
Четвертом Проходе, Трамп о чем-то оживленно шептался с Жириновским, оба
сидели в почетной Зоне Голубики... Тарантино настойчиво совал свою визитку
в нагрудный карман школьной формы маленького Вовочки... Новодворская, сидевшая
с краю, строила глазки стоявшему на правом фланге молодому нефтянику-улану,
подпоручику Гудонису...
...Меж тем воздух раскалялся и жара становилась почти невыносимой,
но ни один плюмаж не дрогнул в Нашем строю, ни один золотой газырь не шелохнулся
в Особой Казачьей полусотне... На другой стороне площади боевые порядки
стали разваливаться, многие поснимали шлемы и утирали масляными ветошами
потные лица, японец в боевой раскраске упал в обморок и его унесли на руках
куда-то на задний план... Некоторые расстегнули все шесть или восемь пуговиц
на гоночных ментиках, обнажив исподние летние комбинезоны с эмблемами производителей,
почти все опустили окна... Только немцы мрачно прятались за тонированными
стеклами своих броневиков в прохладе хитроумных систем кондиционирования...
...По толпе пополз обычный бытовой шепоток... Торговка рыбой с
Покровки делилась семейными горестями с молоденькой швеей из Троекурова...
Старый раввин расказывал анекдот про пьяного депутата здоровенному бритому
боевику, тот то и дело прыскал в кулак... Две бутовские лесбиянки крутили
в руках только что купленный у коробейника оранжевый китайский вибратор...Стайка
отлученных наркоманов пыталась раскурить косяк, но черные мундиры городовых
тут же окружили негодяев и сноровисто свели их в участок, прихватив двух
ветеранов партии в качестве понятых... Тут и там мелькали коробейники,
ножами разрезая толпу, предлагая горячие расстегаи, клюквенный морс из
алюминиевых термосов, обложенных сухим льдом, и контрабандные масляные
фильтры... Один седовласый из Красной профессуры спрашивал второго в эспаньолке:
«По прежнему практикуете женские вагины?»... «Куда там, коллега, давно
за книгу засел»... Смуглые таджики выведывали что-то сельскохозяйственное
у стоявших поодаль нарядных шереметьевских крестьян... Крестьяне с достоинством
отвечали...
...Серебряные фанфары протрубили Первую готовность...В воздухе
повисла тягучая звенящая тишина, только слышно было как солнце медленно
карабкается к зениту да тяжело сопят завистливые кирасиры... На главный
помост взошло Высшее Духовенство, черные и малиновые сутаны заполнили Главный
Проход, на всем Помосте осталось одно свободное место – за Простой Кевларовой
Торпедой, любимой торпедой Его Императорского Величества... Одесную торпеды
на помост тяжело поднялся князь Дудников, приславший вчера секретный пакет,
его простое лицо светилось любовью к Государю и гордостью за свое Воинство
Небесное... По другую руку степенно заняла свое почетное место Первейшая,
женщина-легенда, гроза пионэров, княгиня Степанова, в самом соку... Слышно
было, как слева тихо ахнул поручик Чалбасов...
Стоявший под парами Чрезвычайный Паровоз Его Императорского Величества
дал три оглушительных гудка – это была Вторая готовность... Площадь взревела
сотней тысяч моторов, на минуту все заволокло сизым облаком выхлопных газов...
Примерно десятая часть Супротивных не смогла завестись с первого оборота
и жалко перхала стартерами...Ни одна из наших многосильных четверок не
подвела, ни одна не споткнулась, не пала от жары и ожидания... Как будто
не было за плечами сотен изнуряющих походов, тысяч побед со светофора,
миллионов километров, пройденных по пескам Африки и льдам Гренландии...
Над площадью разноцветными мухами зажужжали вертолеты СМИ, тысячерукая
барабанная дробь возвестила о том, что Государь Император вступил в Арку...
...«На чём? На чём?» - оглушительно орала площадь немым вопросом...
«На чём?» - кричали осипшими голосами кирасиры... «На чём?» - вторили им
румяные уланы... «На чём?» - басили мощные гренадеры... «На чём?» - вопрошали
лихие гусары и стремительные драгуны... «На чём?» - строго спрашивала Старая
Гвардия... «Чо?» - высоко, по-кликушески, звенел поручик Чалбасов... «На
чом, слюший да?» - хрипел пропитым голосом полковник Кецбая из Второго
Кавказского... «На чём?» - беззвучный крик застрял в пышных усах капитана
Бирюкова, героя битвы при Трольхаттане... «На чём?» - читалось на худом
лице корнета Шабанова...
...Наконец в тени арки показался Он... Полуквадрат Супротивных
недовольно загудел, по нашим рядам прокатился вздох облегчения, народ ахнул...
Все, находившиеся в этот момент на площади, все, вплоть до последнего калеки-ветерана
на зимней резине поняли, что хотя Это еще не началось, но оно уже случилось...
Первым это понял князь, стоявший у самой торпеды, он сунул в карман знаменитый
хитрый прищур и надел усталую улыбку...
...Государь спокойно стоял в белом летнем ОГ с опущенным верхом,
держась левой, покалеченной в ночном бориспольском бою, рукой за верхнюю
планку лобового стекла... Он был в парадной форме Особого Императорского
– серый с алой грудью ментик с золотыми шнурами и серый же доломан с собольей
оторочкой... Золотой грифон на высоком кивере своим блеском бросал вызов
солнцу, а белоснежный ментик гордо плыл в полуденом мареве... Я хорошо
помнил эту его форму по Второму Французскому Походу...
...Мгновенно тысяча наших сабель взметнулась из ножен к небу, словно
тысяча смертельных сверкающих птиц, две тысячи каблуков щелкнули друг о
друга, рассыпав звон двух тысяч шпор, будто золотой дождь хлынул на вековой
гранит площади... «Служу отечеству и хую!» - взревели мы тысячей
луженых глоток наш боевой клич, который для многих из нас был одновременно
военным девизом, мировоззрением и жизненной философией... Княгиня Степанова
вздрогнула и покачала породистой головой...Государь даже не повел глазом,
опустив подборок на грудь, он был погружен в свои мысли, лишь левая его
щека, пересеченная ужасным шрамом едва заметно вздрогнула...
...Вдруг с той стороны, видно одурев от жары, стоявшая в переднем
ряду японского отряда черная импреза-турбо сорвалась с места, взревев чипованным
мотором, и понесла седока...Все были мгновенно парализованы, от жары никто
ничего не успел понять, не то чтобы шевельнуться... Мои ноги стали ватными,
в паху похолодело – импреза неслась прямо на Императора... Стоявший справа
от меня Субботин-Воскресенский упал в обморок...В тени салона смертельной
бледностью белело желтое лицо оцепеневшего японца... До Государя оставлись
считанные метры, ничто уже не могло спасти Императора... Еще миг и полторы
тонны японского каленого железа разорвут пополам изящное шведское тело
Белочки и превратят Императора в ком кровавого мяса...
...Коричневый туман стал застилать мне глаза, но перед тем как
рухнуть рядом с Воскресенским, я увидел, как Государь медленно снял темные
очки и повернул голову в сторону японца... Его холодные глаза встретились
с безумными глазами мыловода... Перед Императором сверкнула молния, ослепив
на миг все живое, брусчатка разверзлась перед японцем, и зияющая черная
бездна поглотила пылающую машину... Через секунду все было кончено - утихли
последние раскаты грома, гранитные камни вновь сомкнулись, рассеялся густой
черный дым... Государь, раздвигая рукой раскаленный кисель воздуха, водрузил
очки на место и продолжил движение...Последнее, что я помню – это его загорелое
лицо, капелька пота на крупном носу и сияющий грифон на фоне белых бурнусов
паровозного пара...
...Из Арки медленно выплывала Свита – атлас и голые плечи, шорох
кринолинов и блеск драгоценных камней... В толпе спившийся художник Калинин
потянул за рукав субтильного визажиста Апполинария Барсукова: «Вот кто
гений, старик»... «Богоносец», - еще тише промолвил визажист...
|